|
|
|
|
|
|
Владимир — красивый город, весь в оврагах, покрытых вишневыми садами. Когда весной Клязьма разольется по пойме против города на три версты до „Песков", синеющих сосновым лесом на той стороне поймы, какое блаженство плыть в лодке по этой пойме!.. В отпуск нас отпускали в субботу после уроков, значит часа в три. Мы проводили в отпуске все воскресенье, а к вечернему приготовлению уроков, начинавшемуся в пять часов, должны были возвращаться в пансион. Иногда удавалось отпроситься до утра, но на это почему-то начальство шло неохотно. Идешь, бывало, под гору по Мещанской улице от водоразборной будки на верху Студеной горы -в Солдатской слободе в церкви при остроге звонят к вечерне, а навстречу идут в баню с вениками под мышкой рабочие и ремесленники, и если это бывало зимой, когда можно было „на тормозах" (салазки на железных полозьях) скатиться со Студеной горы в Солдатскую или по Мещанской — в Стрелецкую, то встречные, идущие в баню, хлопали нас вениками и подталкивали, чтобы прибавить ходу. Осенью к звону церковного колокола прибавлялись крики гусей, которых в изобилии разводили в Солдатской слободе.. Почему-то гимназисты всегда были во вражде с мальчишками, и последние всегда устраивали гимназистам какие-нибудь неприятности. Например, бросят под катящиеся „тормоза" камень или кусок бревна; если идешь — толкнут, и почему-то мальчишками гимназистам дано было казавшееся очень обидным прозвище: „синяя говядина", а иногда еще прибавлялось: „купоросные щи..." Мы с братом Колей ходили на воскресные отпуска к Барсовым, в Троицкую улицу. Семья Барсовых состояла из старика Ивана Ильича, городского врача Владимира (бритый, лысый старик с профилем римского патриция времен упадка), вскоре умершего; его жены Екатерины Андреевны, добродушной хохотушки и сплетницы; их сына Александра Ивановича,"«бывшего в то время членом Владимирского окружного суда; его жены Марии Григорьевны, урожденной Спиридовой, чрезвычайно либеральной, свободомыслящей, болезненной стриженой дамы в заячьей душегрейке и с папиросой в зубах, и трех по 17 лет гимназисток: Наташи Барсовой, сестры Александра Ивановича; Саши, дочери Марии Григорьевны от ее первого мужа, и Маши, кажется, незаконной дочери какого-то из Кишкиных, родственников Барсовых. Эти девушки, конечно, с нами, мальчишками, не имели ничего общего. Хотя мы с братом были еще совсем мальчишками, но в этой семье приходилось слышать такие разговоры, благо еще в то время шла турецкая война 1877—1878 годов, что невольно зарождались немальчишеские мысли и вопросы. Помню, я имел большой успех у Александра Ивановича и Марии Григорьевны, когда, придя раз в субботу в отпуск, принес с собой срисованный мною из какого-то журнала рисунок, изображавший бегущего Османа-пашу, одного из значительных турецких военачальников, разбитого, кажется, под Плевной русской армией. Под рисунком была подпись: „Последняя туча рассеянной бури". У Барсовых бывали интеллигентные люди: председатель суда Давыдов, брат Марии Григорьевны Алексей Григорьевич, тоже судейский, отец Марии Григорьевны Григорий Григорьевич Спиридов, председатель Губернской земской управы. Это все были образованные, свободомыслящие люди, поэтому, естественно, нам приходилось быть в компании интересных людей и слышать интересные разговоры. Сам Александр Иванович был охотник, он очень любил природу и, помню, с каким большим восторгом отправлялся я с ним на прогулки по Владимирскому бульвару к Клязьме и за город. Александр Иванович был моим первым заказчиком. Он заказал мне нарисовать их дом, что я и сделал, а он, оставшись доволен, заплатил мне 3 рубля. Это был мой первый гонорар за рисунок..
|
|
|
|
|